luden1

Предыдущая часть
Стрельбы вечно приносили сюрпризы, то кто-то залетит, как Орлов, то просто не сдаст зачёт по каким-нибудь сержантским нормативам. Из-за этих зачётов старики и бруски бесились, качали всех, требовали проставы. Стрельбы мне чуть-чуть нравились, из-за возможности послоняться по лесу. Дело в том, что перед упражнениями, часть роты всегда отправлялась прочёсывать лес. Положено было идти и кричать: "уходи, стреляем!" В окружающих полигон лесах, было полно табличек, предупреждающих о проведении стрельб, помимо того, что периметр отделялся дырявым забором, поэтому грибники, заслышав наши голоса, старались как можно быстрее ретироваться. Грибов и ягод в окрестных лесах хватало, пару раз мне доводилось видеть убегающих в панике старушек, с корзинками в руках, жалобно причитающих:
- Ой, не стреляйте сыночки, убегаю, убегаю я уже! - выглядели эти старушки довольно потешно.
Само собой, никто не собирался палить по кустам, стреляли все по мишеням, окружённым пулеулавливающими насыпями, кучами старых покрышек, но предупреждать гражданских было положено. При прочёсывании территории, можно было поесть лесных ягод, называемых "Иргой". Ирга представляла собой высокий кустарник, похожий слегка на черноплодную рябину. Нигде в тульской области я такого растения не встречал, а в московской вот, пожалуйста. В армии фруктов и ягод всегда не хватало, поэтому лесное угощение шло на ура, все ели его с большим аппетитом.
Периодически, командование устраивало показательные стрельбы. На огневых рубежах солдатами тогда командовал не абы кто, а сам комбат с замами. После того, как группа солдат отстрелялась, руководитель стрельб проверял автоматы, не осталось ли у кого неотстрелянных патронов. Мне показался забавным случай, когда после осмотра оружия, замполит батальона скомандовал:
- Оружие осмотрено! - после этого полагалось сделать контрольный спуск, то бишь на всякий случай нажать на спусковой крючок, чтобы точно удостовериться в отсутствии патронов. И вот, когда замполит в очередной раз скомандовал, ответом ему стал гормкий автоматный выстрел, после контрольного спуска. Один из солдат ухитрился не отстрелять все патроны, а целый замполит, похоже, только для вида осматривал оружие. Весь батальон смеялся потом над злополучным командиром. "Оружие у него осмотрено! Нас дураками зовут, а сами патроны проверить не могут", - говорили солдаты. Что до горемыки-солдата, пальнувшего после команды, так тот просто побоялся перечить приказам начальства. Сказано же, что осмотрено, значит осмотрено. Не перечить же подполковнику.( Collapse )

Предыдущая часть
После всех этих происшествий, офицеры по максимуму усилили контроль за личным составом. Постоянно проверяли, кто где находится. Если мне, или Максу, требовалось куда-то отлучиться, мы сперва докладывали об этом Котову, чтобы в случае неожиданной проверки, он придумал благовидный предлог нашему отсутствию. Как-то раз двое солдат из нашей роты ушли в самовол, за сигаретами, никому об этом не сказав. Последствия не заставили себя ждать. Неожиданно на этаж заявился один из штабных офицеров и устроил проверку личного состава. Причём, фамилии солдат зачитывал лично, так что очень быстро выявил отсутствие двух бойцов. Конечно же штабной офицер догадывался, куда делись солдаты, но сильно разозлился. Весь батальон был поднят по тревоге, солдат заставили прочёсывать лагерь, офицеры принялись кричать в мегафон, призывая отсутствующих вернуться в строй. В Купавне воцарилась невообразимая суматоха.
Я с товарищами бродил по лагерю, радуясь возможности провести время на свежем воздухе. Правда, каждые пятнадцать минут надо было идти к командиру роты с докладом, но это не напрягало. Никого искать мы не пытались и никто не пытался. Все понимали, что никто никуда не пропадал, просто курсанты ушли в самовол. Офицеры тоже понимали, но хотели побесить нас. Побесить, прекрасно проведённой парой часов на территории лагеря и валянием на травке в укромном месте... Ну вы поняли, да? Когда валяться надоело, мы даже пошли бродить по лагерю, то и дело натыкаясь на компании таких же "поисковиков". Тогда можно было остановиться и поболтать, поприкалываться.
Как я уже говорил, помимо свиней, на территории Купавны держали ещё и коров. Среди этих коров жил бычара, такой злой, что даже выпустить его из загона, было не просто. Сами пастухи старались пореже с ним общаться. В тот раз, то ли кто-то решил пошутить, то ли случайно так получилось, но злого быка выпустили прямо на территорию лагеря. Тот немного постоял, подумал и скорее всего решил, что пора бы стать комбатом, после чего стал кидаться на каждого, кто попадал в поле зрения. Только чудом зверь никого не покалечил. До сих пор жалею, что он так и бегал в окрестностях фермы и лесополосы, пока его не вернули в загон, вместо того, чтобы выбежать на плац и познакомиться с командованием батальона. Кстати, упомянутое командование, узнав про сбежавшего быка, порядком струхнуло: не хватало ещё, чтобы ко всем дезертирам и покалеченным, добавился кто-нибудь, задавленный, или проткнутый рогом. Поэтому, как только офицеры узнали про зверюгу, всех солдат вернули в казарму.( Collapse )

Предыдущая часть
Брал я в долг и у Красносельцева Серёги. Как-то пришлось занять у него пару тысяч под три. Когда подошла пора отдавать деньги, Серёга познакомил меня с солдатом из хозвзвода, проще говоря, из свинарника.
- Вот, Саня, это Серёга Лихоманов, наш свинарь из свинарника. Он пиз..атый малый, мой земан. Можешь бабло прямо сразу ему отдавать. Ему вот тоже надо, как можно быстрее.
- Ясно, Серёга, - сказал я и поздоровался с Лихомановым. Последний, как и я был пузырём и оказался неплохим малым. В дальнейшем, это знакомство мне пригодилось. Иногда я брал в долг у свинарей, к тому же, на необъятных просторах свинарника можно было спрятать что угодно. Чаще всего, конечно же, я прятал деньги, когда имелись излишки. Не в банке же их хранить? Свинарник - место надёжное. Свиноводы занимались не только свиньями, ещё они пасли коров, причём за территорией лагеря. Проще говоря, ребята постоянно тусовались, прямо на гражданке. Эти бойцы могли достать что угодно, но я чаще всего просил банальных сигарет и рулетов, так как ходить в самоволку не любил. Предпочитал делать это, как можно реже.
Вообще, свинарник был колоритным местом, со злой харизмой. Всё там за долгие годы пропиталось болью и страданиями животных, с которыми не церемонились. Пытаясь заставить свинью повиноваться, об её спину запросто могли согнуть лом. Для чего заставлять животное повиноваться? Ну, например для того, чтобы свиноматка не ела своих поросят, сойдя с ума от пожизненного заточения в загоне. Читатель наверняка не знал, что свинья может свихнуться?
Одним из самых жутких зрелищ в моей жизни, была кастрация поросят. Случайным свидетелем этой процедуры я стал на вышеупомянутой ферме. В юности я читал книги, написанные английским ветеринаром, Джеймсом Херриотом, в середине двадцатого века. "Среди Йоркширских холмов", "Из воспоминаний сельского ветеринара". Хорошее чтиво, пропитанное английским юмором и любовью к животным. Так вот, Херриот в своих сочинениях упоминал кастрацию скота. Оказывается, в середине прошлого века англичане для упомянутой операции использовали специальные щипцы и к тому же... О , чудо! Делали бычку или поросёнку анестезию. Несчастная скотина не испытывала боль. Не каждый россиянин может похвастаться, что хирург перед своими манипуляциями его сперва обезболил. Я имею в виду мини-операции, вскрытие фурункулов и т.д.( Collapse )

Предыдущая часть
Реальность давила не только на Болдина. Под её тяжестью многие убогие солдаты, постоянно попадали в неприятные ситуации, с чем-то залетали. Мы же с Максом Филоновым ни разу не попались проверяющему со сном на посту, хотя щемали там регулярно, ни разу не потеряли какую-нибудь драгоценную ложку. Мы не носили хлеб на посты и не вытаскивали клапана из противогазов на марш-бросках. У нас просто не было косяков. Всё это объяснимо, понятно, но в те далёкие дни я особо не задумывался о бытии, порождающем сознание, просто злился и всё. Я винил собратьев в большинстве несчастий и неприятностей. Стоит заметить, во многом я был прав. Инертность, тупость, нежелание мыслить, действительно всегда и всем мешают жить. Есть простая жизненная закономерность: там, где десять человек тупят, одиннадцатый расхлёбывает.
Итак, нам приходилось брать деньги в долг. Брали чаще всего у брусков, под грабительские проценты. Деньги у них всегда были, но и возвращать рекомендовалось вовремя, чтобы не быть избитым и не попасть на ещё большее бабло. Однажды я занял деньги у одного бруска из другой роты, но не смог вовремя вернуть. Прекрасно осознавая всю хреновость ситуации, в тот день, когда надо было отдавать долг, я пошёл просить отсрочки. Честное признание в подобных случаях часто помогало. Звали моего кредитора Сергеем, он был высоким, молчаливым парнем, с хмурым лицом не обременённым признаками интеллекта.
- Здорово, Серёга! - поздоровался я, подходя к мрачному бруску.
- Здорово. Деньги принёс? - Серёжа был лаконичен.
- Блин, Серёг, тут такое дело - нет у меня сегодня денег. Я хочу попросить у тебя дня три отсрочки, - я решил, что честное признание облегчает наказание. Но я ошибался.
- Ясно. Ну, пошли тогда, - сказал Серёжа и, резко развернувшись на месте, быстро куда-то двинулся. Я пошёл за ним, хотя мне совсем не понравилось такое общение. Привёл он меня, куда бы вы думали? В туалет.( Collapse )

Предыдущая часть...

Глава третья. Не можешь победить бардак - возглавь его.

Чуть больше месяца назад, я считал завидовцев "своими". Они были мне ближе и роднее остальных бойцов. Я почему-то поверил в наше единство и их порядочность. Вскоре мои представления о товарищеских взаимоотношениях перевернулись с ног на голову. Завидовцы стали казаться тупыми и инертными. Впрочем, именно такими они и были всё первое полугодие, так с чего им меняться во втором? Болванами были, конечно не только завидовцы, но и все остальные.
Стоило начать рожать, как братья стали меня побаиваться и уважать, хотя добивался я совсем другого. Ну, я об этом уже много написал. Наши с Максом благие намерения и усилия оставались незамеченными. Солдаты просто решили, что мы "со старьём", мы - из враждебного лагеря и относиться к нам надо, как к каким-то тупым начальникам, желающим от подчинённых только повиновения. Нас начали обманывать, в то же время, заискивая и слушаясь. Такое поведение сослуживцев окончательно убедило меня в том, что мыслительные способности большинства, оставляют желать лучшего. ( Collapse )

Предыдущая часть

Немного помог Глухов Антон: он занял у земляка, приехавшего из кремля на выезд, тысячу рублей. Кремлёвцы постоянно выезжали в Купавну, военный лагерь был учебным центром полка. Роты заселялись в учебку на две недели, как правило, так что Антон пообещал товарищу вернуть долг в течении этого срока. Отдавать деньги мы ему запретили и это было настоящей подлостью: когда пришла пора отдавать бабло, мы прятали Антона в каптёрке, объясняя его земляку, что даже и не знаем, куда тот подевался? Бегает где-то.
Тут необходимо сделать ремарку. Я только что рассказал про очень мерзкий, осознанно совершённый мной поступок. Мерзавцы всегда как-то оправдывают свои низости. В описываемом случае, я говорил себе: обманывая других, я ограждаю родственников и товарищей от изнурительных денежных трат. Своя рубашка к телу ближе, каждый сам за себя. Время - выживать. Я совершенно не знал обманутого столь подлым образом парня. Может быть, это был приличный человек, причём, вероятнее всего так оно и было, ведь Глухов взял тысячу в долг просто так, без процентов. Что тут скажешь? Я называл себя мерзавцем тогда, ведь самое любимое занятие мерзавцев - называть себя мерзавцами. "Я мерзавец", - говорит мерзавец, веря, что самообличением он снимает грех с души. И остаётся мерзавцем. Алкоголик причитает: "я урод, сволочь, могила меня исправит". И продолжает пить. Многие принимают всерьёз такие раскаяния, думая, что пустые слова несут в себе благородный смысл. Я считаю эмоциональную самокритику, особенно у всех на виду, характерным признаком трусов и мелких подлецов, запрятавших гордость и самолюбие подальше вглубь души, просто потому, что так удобнее. Как говорится, назвался груздём - полезай в кузов, назвался подлецом - примите меня таким, какой я есть, не ждите от меня подвигов, благородства, великодушия. Я ведь мерзавец и ненавижу себя за это (слёзы раскаяния, занавес, аплодисменты).
Носиков обещал, что скоро ему пришлют деньги и, хотя сумма вряд ли будет большой, но уж точно не лишней и покроет значительную часть долга. Я ему охотно поверил, так как немного симпатизировал, по старой памяти. Филонов бесился, но тут уж бесись, не бесись - если денег нет, то и говорить не о чем. Разве что продать кому-нибудь самого Носикова, да только кому он сдался? К тому же, Коля уверял, что деньги будут, значит оставалось только ждать. ( Collapse )

Предыдущая часть
Глава вторая. Как стать скотиной.

Служба часто преподносит сюрпризы. На гражданке, бывает, живёшь скучной жизнью очень долго и никаких тебе происшествий. В армии маленькие трагедии с потрясениями, случались каждый день. К примеру, как-то раз Савченков Олег заступил в суточный наряд, вместе с двумя Алексеями - Дьяковым и Орловым. Казалось бы, что тут такого? Подумаешь - один Олег и два Алёши, на тумбочке постоят и накормят роту в столовой... Ложки-вилки-тарелки разложат по столам. Вот именно в столовых-то приборах и порылась, как говорится, собака. Читатель вероятно помнит, что у каждого уверенного старого придурка была любимая ложка, вилка, тарелка и т.д. Так вот, наш незадачливый суточный наряд, ухитрился запузырить куда-то половину драгоценной кухонной утвари уже к ужину. Тут же весь взвод попал на солидную сумму денег, если быть точным - не взвод даже, а завидовское отделение. И счёт шёл на тысячи. На пять, шесть, или семь, точно я уже не помню. При любом раскладе, сумма для меня была огромной, шокирующей, заставляющей стонать. Заработанные нечестным, но тяжким трудом деньги, расползались, как тараканы и исчезали в неизвестном направлении. Запас у нас Максом был, но его как раз и оставалось, на самое необходимое: сигареты, жвачки и прочую дрянь.
( Collapse )

Предыдущая часть
С самого начала я был против рожания и уверенным становиться не планировал. Это не состыковывалось с моим мировоззрением. Уверенность я презирал и не собирался соответствовать никчёмным законам убогого армейского мирка. Однако, по прошествии двух-трёх недель, проведённых в Купавне, в моей голове родились кое-какие выводы. Суть их была проста: если не рожать, второе полугодие станет очень тяжёлым. Мне отобьют башку, замусорят мозги, я буду постоянно терпеть изощрённые издевательства и унижения. Многих это устраивало, меня - нет. Уж больно жалел я свой череп, прямо вот любил его. У купавновского старья запросы были гораздо серьёзней, чем у завидовского. Например, до персональных ложек ни один Пестун не додумался бы, хотя он был тот ещё мудрец и выдумщик. Тут, как говорится, дело было не в бобине... Равно как и не в Пестуне, не в Баранове, и не в купавновском химаре, а в разнице коллективных ментальностей. Марш-броски в ОЗК случались и в Завидово, но были скорее экзотикой, а не частью повседневности, как на полковой школе. На кону в Купавне всегда стояли куда бОльшие деньги, чем в Завидово, поэтому и избиения с прокачками были жёстче. Так как же мне избежать отбития башки? Я видел два пути. Первый, который мне особенно импонировал, был революционным. Подходишь к уверенной мрази всем взводом и жёстко ставишь условия, тем или иным методом. Второй путь был банален: рожать вместе, или по отдельности.
Как сейчас помню тот вечер, когда наш взвод сидел в кубрике, чем-то занимаясь, уверенных поблизости не было, а я выступал перед коллективом, как Владимир Ульянов перед красноармейцами: ( Collapse )

"...Завтра будет новый маскарад,
Рыцари, турниры, фейерверк и танцы,
Шут наденет красочный наряд,
Будет бегать, прыгать и смеяться.
Пощекочет ножку королю,
Рассмешит принцессу безобразной пляской,
Гаер подражает соловью,
Но скрывает ворона под маской..."
"Шут". Группа "Ляпис Трубецкой".

Часть третья. Жизнь понарошку.
Глава первая. Ростовщик его величества.
Начало

Был прекрасный весенний день, из числа таких, когда всё кругом готовится к цветению. Незаметно возвращается тепло, прилетают птицы, летний ветерок, прорываясь сквозь ставшие привычными холодные будни, будоражит воображение. Такой день хорошо провести на природе, погулять, посозерцать, поесть шашлыка в конце концов. Я ничего не созерцал, ничего не ел и весна на меня практически не действовала. Сидя в душном автобусе-Пазике, с Носиковым на коленях, я наблюдал, как незнакомый солдат открывает ворота, пропуская будущих курсантов на территорию военного лагеря Купавна.
Почему-то жизнь для меня часто оставляет всюду последнее место. Вот и в тот день, завидовцы приехали в Купавну после всех. В лагере царила суета, солдаты распаковывались, раскладывали вещи, расставляли мебель. Снова я увидел ненавистный плац, вышагивая по которому, полгода назад узнал, что такое строевая подготовка. Казарменное здание за прошедшее время ни капли не изменилось. Купавновцы, наше будущее старьё и бруски, держались холодно, сдержанно, строго. В первые дни, на неуставняк нам только намекали, наверно потому, что никто никого не знал. Но намекали хорошо, с душой. К тому времени все уже знали, что рожать в Купавне принято не только на уверенных старых, но и на уверенных брусков. С одной стороны это удивляло, с другой же всё было естественно: старья довольно мало, слонов вообще почти нет и все они в других ротах, в основном вспомогательных, значит остаёмся только мы, курсанты, странные слонообразные пузыри. Кстати, солдат первого полугодия в купавне называли не слонами, а ушами, по кремлёвской традиции.
Я вместе с остальными завидовцами был определён в четвёртый взвод первой учебной роты. По странному стечению обстоятельств, мне предстояло жить на том самом этаже и в том самом кубрике, где я провёл первые двадцать дней службы, так что во время построений, я стоял на взлётке напротив старого знакомого портрета Кутузова, прямо как полгода назад. Было в этом что-то мистическое.
Наш взвод, равно как и все остальные, состоял из четырёх отделений, в каждом из которых было по восемь солдат, принадлежавших к какой-либо из рот Президентского Полка. Отделения возглавляли сержанты-бруски, взвода - старики, заместители командиров взводов, «замки». Вот на этих-то командиров нам и предстояло рожать. В нашем, четвёртом взводе, уверенным считался замкомвзвод, Голубев Саша и командир четвёртого отделения, Котов Саша. Два Саши. В основном мы должны были рожать на них. Кроме того, потребовать что-либо с любого из курсантов мог старшина роты, Зибров Алексей, санинструктор Зайчиков Сергей и химинструктор роты, хорошо знакомый мне с первых дней службы, Бугорков Сергей. Бугоркова, имевшего кличку Буга, похожего на обезьяну со злобной рожей и жилистыми руками, я уже описывал в первой части своего повествования. И это при моём-то положительном отношении к настоящим обезьянам, животным. Встреча с Бугой вызывала самые плохие эмоции. Уж больно хорошо я познакомился с ним полгода назад.
К моему большому сожалению, ни Никишина, ни Чубакова, знакомых мне с первых двадцати дней службы, я в Купавне не встретил. Зато встретил Болдина Дениса, причём прямо в своём новом взводе. В первой части повествования я писал о том, как шесть месяцев назад, Денис одним из первых приехал в учебную роту и считался уверенным настолько, насколько возможно для черепа (напомню, солдат не принявших присягу, называли "черепами"). В те времена Болдин отменно набивал подушки, подметал полы и много чего ещё делал, все относились к нему уважительно, а сам он непомерно гордился. Общаться с Болдиным-черепом было очень сложно, так высокомерен он был. Теперь же я увидел перед собой запуганного, забитого паренька в грязном комке, лихорадочно набивающего кантик на шконке и затравленно озирающегося по сторонам. У меня при встрече с ним возникли смешанные эмоции, если не радость, то что-то положительное: знакомая рожа как-никак. Обратившись же к самому Денису, я встретил с его стороны полное безразличие. Да, он меня узнал, да, он помнит, как учил меня набивать подушки... И больше ничего, никаких рассказов о службе, ни малейшего желания общаться. ( Collapse )